общественно-политический
еженедельник

Огонь по своим и поиски заговоров – 2

Из книги «ВЧК в ленинской России. 1917-1922: В зареве революции»»

В Петроградской ЧК в 19181922 годах по таким поводам (дискредитация сотрудничеством с криминалом. – Ред.) арестовывали и судили действующих сотрудников-чекистов вообще чаще, чем в других губернских отделах ЧК, возможно, и потому, что вторая столица больше была под контролем главной ленинской власти и на виду. Здесь тоже за покровительство уголовникам и спекулянтам, которым он передавал оперативные сведения, в 1920 году расстрелян сотрудник Петроградской ЧК Геллер, в 1918 году расстреляны питерские чекисты Менам и Юргенсон – «за присвоение денег при обыске»...

...А чекист Доссель – «за шантаж и участие в уголовной деятельности». Но эти казненные своими же за явную уголовщину чекисты уступали Чудину в высоте своего положения в системе ВЧК.

В таких случаях откровенной смычки сотрудников ЧК с уголовниками спецслужба Дзержинского действительно карала своих бывших сотрудников без жалости и без оглядки на их статус в рядах ЧК. Поскольку, по мнению руководства, они позорили звание чекиста, а таких предполагалось из рядов ВЧК выжигать каленым железом, а в случае «оборотня» Чудина – буквально свинцом. То же касалось и тех откровенных уголовников, кто самовольно при своих грабежах прикрывался поддельным чекистским мандатом, как расстрелянный ЧК еще в начале 1918 года главарь банды налетчиков Эболи и несколько его подельников. Или тех, кто изначально ради корысти и обогащения пробирался в ряды ЧК с целью решать собственные задачи, а не бороться с контрреволюцией и врагами. В хаосе первых месяцев советской власти в ЧК проскочил даже такой колоритный персонаж, как известный до революции авантюрист Андронников. Князь-побирушка и товарищ Григория Распутина по разным аферам, он успел даже получить мандат уполномоченного ВЧК в Кронштадте. Здесь князь-чекист занялся привычным делом, за взятки выпуская за границу им же арестованных петроградцев, но сам сбежать не успел, разоблачен коллегами по ЧК и быстро расстрелян в назидание другим «примазавшимся».

К репрессированным своими же чекистам со значительными постами часто относят еще одного типичного «оборотня» в рядах ЧК Николая Панаретова. Бывший офицер царской армии сразу после октября 1917 года примкнул к большевикам, был активным членом большевистского подполья в Киеве, с приходом на Украину советской власти занимал в Киевской ЧК заметный пост – был начальником секретно-оперативного отдела, чуть позднее возглавлял уездную ЧК в Умани, там же на Киевщине. Панаретова тогда действительно изгнали из рядов ЧК за коррупцию, присвоение ценностей и связь с криминалом, и он отправился в ряды криминального мира уже на постоянной основе. Так что его пример не показателен: Панаретова арестовали в Москве и позднее расстреляли за грабежи его банды в 1924 году, уже за пределами периода существования ВЧК и Гражданской войны, и чекистское прошлое уже не могло помочь запачканному кровью откровенному бандиту Панаретову.


Таким показали князя-чекиста-взяточника Михаила Андронникова в советском фильме «Агония»

Периодически, как уже говорилось, снимали с должности и привлекали к следствию и руководителей местных ЧК за утрату дисциплины и споры с местным партийным руководством. Так, арестованы и допрашивались начальники Кунгурской ЧК Попов и сменивший его на этой должности Раевский, но опять же за утрату контроля над собственными кадрами и разгул анархии в рядах кунгурских чекистов. Хотя в протоколах расследовавшей их дело комиссии оба показывают, что и бессистемные массовые расстрелы проводились под их личным руководством. И что сменивший их чекист Ефремов «расчистку» тюрьмы в Кунгуре проводил таким образом: выводил наобум арестованного и спрашивал «Кто это?», и если из толпы кричали «Буржуй!», то ставил напротив фамилии крестик и отправлял человека на расстрел. И сами Попов с Раевским расстреливали сотнями тем же методом, и не это ставили им в вину, а то, что в этом хаосе они запутались и рассорились с местной советской властью, за что сменивший их Ефремов предлагал тут же и их самих расстрелять. А если бы расстреливали более упорядоченно и не нарушали дисциплину, и под топор собственной власти не попали бы.

Эта история характерна для многих местных ЧК времен Гражданской войны. У тогдашних чекистов было больше шансов быть убитыми своими в ходе какой-то пьяной дискуссии о заслугах перед революцией, чем быть осужденным самой советской властью за превышение своих полномочий или откровенные злоупотребления по службе. В том же 1919 году молодой большевик и партийный работник Николай Кочкуров, который позднее под псевдонимом Артем Веселый станет известным «пролетарским писателем», был от большевистской газеты Самары послан разбирать случаи вопиющего нарушения даже советской законности сотрудниками ЧК уездного города Мелекес (сегодня это город Димитровград в Ульяновской области). Увиденное там начинающего писателя потрясло: мелекесские чекисты в открытую грабили арестованных, проводили бесконечные «реквизиции» в собственный карман, брали взятки, арестовывали невиновных, пьяными со стрельбой носились ночами по улицам. Полный набор того, что случалось в те годы в губернских и уездных отделах ЧК по всей России. Кочкуров перерожденцев из ЧК в советской прессе заклеймил как проходимцев, сам был назначен Самарским губкомом большевиков для исправления ситуации в ЧК Мелекеса. Но и он был поражен тем, какой степенью легкости наказания отделались разоблаченные им чекисты, по его словам, «умырнувшие в ЧК подлецы». Их только попросили из чекистов, да еще кому-то из них при этом их начальник на прощание двинул в сердцах по скуле рукоятью своего маузера – вот и вся кара за безнаказанный террор целого уезда.

Позднее уже писатель Артем Веселый описал этих «умырнувших в ЧК» и мелекесскую историю в своем рассказе «Филькина карьера», в начале 20-х годов этот весьма самокритичный для чекистского ведомства рассказ спокойно печатали – самокритика и дискуссии еще были в почете. Но уже в 1926 году прозревшая советская цензура запретила «Филькину карьеру», в дальнейшем все годы советской власти рассказ расстрелянного в 1938 году в сталинские репрессии Веселого-Кочкурова печатался урезанным, обрывая «Филькину карьеру» на моменте поступления зловещего героя в ЧК. И только в конце ХХ века рассказ дошел до нас в полном виде, как и повествование самого Веселого о событиях 1919 года в Мелекесе, свидетелем и участником которых он был.


Артем Веселый (Николай Кочкуров, 1899-1938) – русский советский писатель знал и писал о зверствах ЧК

Иногда не то что местное партийное начальство, но даже присланные Москвой в глубинку эмиссары не могли обуздать таких практиков классового террора. Недавно вышла книга писателя Сергея Балмасова «Красный террор на востоке России», где приведено множество документов о чекистских зверствах за Уралом, в Сибири и на Дальнем Востоке, ранее не публиковавшихся в силу закрытости чекистских архивов. В ней приведен такой рассказ бывшего узником Уфимской ЧК царского чиновника Колесова, показывающий, как особо отчаянных из местных чекистов не могли вернуть в узды порядка даже высокопоставленные посланцы ленинской власти из Москвы: «Когда у заложников пропала всякая надежда на освобождение и каждый ждал неминуемого расстрела, вдруг неожиданно в тюрьму приезжает какой-то важный советский сановник… и, отрекомендовавшись полковником царской службы и военным инструктором Советской республики Северин-Халкиоповым, произнес перед нами речь… Во всяком случае, речь его произвела на нас большое впечатление, в том смысле, что это был первый советский чиновник, который открыто встал на нашу сторону, увидев в нашем случае попрание элементарных человеческих прав и справедливости. В беседе с нами Северин-Халкиопов заявил, что он не коммунист, но служит большевикам и считает эту власть единственно возможной для данного времени. Говорил, что в центре коммунистической власти стоят люди гуманные, совсем не такие, как в провинции. Затем сообщил, что приехал в Сарапул из Перми и что там творятся такие же безобразия, как и в Сарапуле. Когда он вмешался и попробовал остановить Пермскую «чрезвычайку», то был арестован сам и был бы, по его словам, немедленно расстрелян, если бы его знакомые не дали знать по телеграфу в Москву центральной власти, по настоянию которой он и был освобожден. «Ведь это же форменные идиоты, разве можно с ними о чем-нибудь договориться! Не люди, а звери!», – так аттестовал провинциальных большевиков представитель центральной власти… Он был очень удивлен, что среди нас нет ни одного настоящего буржуя. В конце концов он заявил, что предъявил местной «чрезвычайке» ультиматум, чтобы она в течение трех суток или предъявила каждому из нас обвинение, или освободила».

В этом примере очевидна наивность военспеца и бывшего царского офицера с несколько даже фельетонной фамилией Северин-Халкиопов, пытавшегося обуздать кровожадные инстинкты Пермской и Сарапульской ЧК и донести до ленинской власти в Москве правду о чекистских репрессиях за Уралом. Хотя, как мы сейчас точно знаем, ситуация в губернских ЧК была отлично известна и в ленинском Совнаркоме, и в штабе самой ВЧК на Лубянке, и именно из центра шли указания крутить красное колесо террора, на местах только творчески дополняемые личным изуверством или дремучестью провинциальных исполнителей. Далее сам автор признает, что старания московского эмиссара арестованным так и не помогли, снятый им с должности за пьянство начальник Сарапульской ЧК матрос Ворожцов вскоре всплыл на другом чекистском посту, а самого Северин-Халкиопова чекисты в итоге опять арестовали.

И такая картина характерна не только для Урала тех лет. Так, в Москву о безобразиях Омской ЧК докладывал член Кокчетавского губкома партии Федор Воронов, ему сообщали о массовых пытках и издевательствах в ее подвалах. По словам Воронова, председатель Омской ЧК Гузаков приезжал туда для организации череды расстрелов, а по утрам на прогулке уцелевшие заключенные наблюдали груды трупов, засохшей крови и человеческих мозгов. Воронов в письмах в центр, как и Северин-Халкиопов, вопрошал: «Разве это не подрыв советской власти?!». Проводивший по заданию ЦК РКП(б) проверку письма Воронова представитель ВЧК в Сибири Павлуновский сообщил в Москву, что допустившие беззакония сотрудники ЧК уже отданы под суд, но и жаловавшийся в Москву Воронов тоже арестован «за бездействие и шкурничество».


Первое заседание ВЧК. Эти отлично знали, что на местах творят их подчиненные...

Зато чекисты, будучи во многом освобождены от ответственности за собственный террор, активно участвовали в «огне по своим», не без их участия уничтожены в годы Гражданской многие поначалу деятельные сторонники советской власти, красные или партизанские командиры, чем-то этой власти не угодившие или вышедшие из ее подчинения. Таких историй на фронтах Гражданской войны за 1918-1922 годы было множество, и в значительной их части точку в жизни какого-то отклонившегося от линии партии комдива или партизанского вожака от анархии ставила именно чекистская пуля.

Некоторые из таких деятелей были настоящими партизанскими вожаками из народа без четкой платформы, называемыми собирательным термином «зеленые» стороны. В чистом виде их в истории представлял самый известный «зеленый командир» Гражданской войны Нестор Махно, анархист по убеждениям, создатель повстанческой армии и основатель «народной республики» в Гуляйполе. Его отношения с советской властью были очень своеобразны и подвержены резким колебаниям. Его то объявляли союзником и приравнивали его «зеленое» воинство к частям Красной армии, используя на фронте против белых, то вновь признавали врагом Советов и начинали теснить красноармейским наступлением. В отличие от других «батек» пылающей тогда Гражданской войной Украины, Махно имел хотя бы четкую анархистскую политическую программу и опыт царской тюрьмы «за политику» в прошлом, поэтому в Москве его легко было при необходимости именовать союзником и революционером, а при другой необходимости – объявлять анархо-бандитом и врагом советской власти.

При этом во временности союза с Махно Советы никогда не сомневались, однажды еще в годы своего с ним союза власть руками ЧК пыталась ликвидировать плохо управляемого батьку Махно. Завербованный чекистами махновский «полевой командир» Поклонский должен был застрелить Махно у себя на квартире, но был разоблачен махновской контрразведкой и сам застрелен на глазах Махно. Это было после того, как в 1919 году Махно признали неважным союзником. Тогда началось мощное наступление с юга России на Украину армии Антона Деникина, и Красная армия массово отступала на Харьков, а Махно уводил от белых свое воинство на запад защищать свою Гуляйпольскую республику. Лев Троцкий лично телеграфировал Махно, чтобы тот бросил свою базу и в интересах Советской России вместе с корпусом РККА Ионы Якира отходил защищать красный Харьков, и Махно поначалу соглашался, но требовал, чтобы Якир со своими частями не бежал, а сражался, а затем Махно открыто послал Троцкого по телеграфу и отошел на Гуляйполе. Советские историки затем все крушение здесь красного фронта под натиском гораздо меньшей по численности бойцов армии Деникина попытались спихнуть на это предательство Махно, бросившего союзную Красную армию и начавшего отступать под защиту родной местности на Гуляйполе. Хотя современные коллеги были вынуждены их поправить: сами красные части Якира после этого удара белых встык их с махновцами побежали еще быстрее отрядов батьки.


И Нестора Махно чекисты пытались убить. Но не повезло...

Когда остатки армий Врангеля в начале 1920 года уже загнали в Крым и заперли там, на махновцев опять навалилась большими силами Красная армия. А когда к лету того же года запахло разгромом красных на польском фронте и Петр Врангель опять вырвался из Крыма в украинские степи, Махно опять призвали побыть революционером и командиром красных частей украинского крестьянства. И Нестор Иванович опять поверил, хотя в этот последний союз с большевиками уже не пошла за ним большая часть махновских командиров и почти половина его крестьянской армии. Когда Махно в последний раз помог добить белое войско барона Врангеля и завоевать Крым, с конца 1920 года он объявлен окончательно врагом советской власти (формальным поводом для этого стал привычный для его бойцов грабеж отбитой у белых Евпатории в Крыму), и на него по Украине началась последняя охота с участием ЧК. После еще нескольких попыток ЧК его ликвидировать, разбитый и постоянно окружаемый красными частями, Махно в августе 1921 года после последнего боя с остатками своей «зеленой» вольницы ушел через границу в Румынию и закончил жизнь в эмиграции во Франции.

Несколько «зеленых» батек типа Махно, но рангом поменьше, вроде атамана Никифора Григорьева на Украине, по нескольку раз переходили со своими бандами от красных к белым или к петлюровцам, пока не находили свой конец от чьей-то пули. Большинство «зеленых» командиров к большевикам имели очень отдаленное отношение и воевали на их стороне временно или вынужденно. Как тот же атаман Григорьев, имевший весьма запутанную политическую программу из смеси социализма, анархии и украинского национализма, выражаемую им как «за Советы, но без коммунистов, продотрядов, а главное – без жидов». В момент очередного политического кульбита Григорьев был застрелен на переговорах штабом еще сохранявшего тогда верность Советам батьки Махно.

При этом в советской истории Григорьева для удобства числили просто бандитом или даже петлюровским атаманом, предпочитая не вспоминать, что более года воинство ударившегося в разбой бывшего херсонского акцизного чиновника Григорьева было практически регулярной частью Красной армии, когда «атаман Херсонщины и Таврии» от Симона Петлюры со всей своей армией перешел к большевикам. Весной 1919 года красные части Григорьева выбили белых из армии Деникина и вставших на их сторону французско-греческих интервентов из Херсона и Одессы, взяв эти города штурмом. При этом григорьевцы отсекли и взяли в плен около трехсот греческих солдат на мулах, так в те годы Гражданской войны выглядел прообраз будущей мотопехоты, и посланные по решению союза Антанты в помощь русским союзникам греки были после боя по приказу Григорьева жестоко убиты. Эту зверскую расправу над пленными эллинами большевики затем легко спихнут на неуправляемого бандита Григорьева, отсекая его от своей власти. Как и зверский погром григорьевскими отрядами отбитой у белых в апреле 1919 года Одессы, где сам «красный комбриг» Григорьев был все время пьян и пил вино прямо из ведра, сами чекисты и комиссары РККА с трудом пресекли в Одессе разгул его войска. Именно с этой истории и произошел разлад Григорьева с Красной армией, а ведь его бойцы на тот момент официально были боевой частью РККА, и уже был решен вопрос об отправке экспедиционного корпуса Григорьева в Румынию на помощь восставшим в Венгрии коммунистам, сорвавшейся только из-за измены Григорьева большевикам. Так что когда советская история говорила о зверствах бандитского атамана Григорьева в Одессе, забывали о его статусе командира РККА, награжденного за Херсонско-Одесскую операцию орденом Красного Знамени, к тому же отбившего под Херсоном у французов и отправившего в Москву два танка «Рено» – первые трофейные танки Красной армии той войны.


Атаман Никифор Григорьев (слева) был застрелен на виду у самого Нестора Махно по наводке ЧК

Восстав в последний раз против Советов в мае 1919 года, бывший на тот момент командиром «Заднепровской советской бригады» в РККА, атаман Григорьев объявил себя главным партизанским вожаком Таврии, тут его и убили махновцы. Хотя полагают, что ЧК все же приложила свою руку к этой расправе, сфальсифицировав для Махно доказательства тайной переписки Григорьева с белыми из стана Деникина, которых Махно истово ненавидел. Во время переговоров в штабе Махно в лицо Григорьеву бросили обвинение в тайных переговорах с Деникиным, главный атаман Таврии вспыхнул и схватился за пистолет на поясе, и махновский ординарец Чубенко выстрелил ему в лоб, а затем раненого атамана добили во дворе, перебив заодно и его охрану. Обстоятельства ликвидации Григорьева сам его убийца Чубенко рассказал на допросе захватившим его позднее после разгрома войска Махно чекистам, после чего сам Чубенко расстрелян в Харьковской ЧК.

И многие «зеленые» атаманы Украины рангом пониже, решившие вслед за Махно и Григорьевым поиграть в союзников красных, закончили тем же. Как атаман Гребенка, одно время гулявший по Восточной Украине, а затем ставший у красных командиром бригады из своих бывших бандитов, это была очередная «Бригада украинского селянства» из откровенных головорезов и давно забывших плуг, развращенных партизанщиной «селян». Получив приказ выдвинуться против Деникина, батька Гребенка взбунтовал свою красную бригаду, но затем явился к Советам с повинной и все же двинул своих бойцов на белых, сам храбро воевал с ними и был тяжело ранен. Когда тяжелые времена лета 1919 года схлынули, Деникина отогнали далеко на юг, ЧК сразу вспомнила о том бунте несознательной бригады Гребенки. Ее разогнали, а самого лечившего ранение Гребенку арестовали в госпитале и сразу расстреляли за измену советской власти – не в момент измены, а когда повоевал против белых и стал не нужен.

И речь здесь не о явных и никому не подчинявшихся бандитах, для кого мимолетный переход в ряды РККА был лишь эпизодом в бесконечной смене декораций своего безыдейного грабежа. О таких, как известный атаман Струк, который был то революционный морячок с корабля «Штандарт», то атаман «вольных казаков» на Украине и «Правитель Чернобыльской округи», то вдруг идейный украинский националист и командир в армии Петлюры, то предавший петлюровцев и перешедший в РККА командир «20-го советского полка украинцев», а уже через неделю он предавший Советы командир «украинских казаков» в армии добровольцев Деникина. Здесь понятно, что недельной давности командир «советского полка» Советам никакой не свой, и понять репрессии против такого персонажа ЧК вполне можно. Тем более как раз послуживший абсолютно всем за эту войну атаман Илько Струк чекистской пули избежал, после защиты с деникинцами Киева и получения от Деникина даже Георгиевского оружия в награду Струк и белых бросил в критический момент боев под Одессой, опять привел своих конников к Петлюре, наступал с ними же на Киев в составе польской армии Юзефа Пилсудского, а закончил свою жизнь естественной смертью в эмиграции. А вот многие из «батек», кто, в отличие от многоликого Струка, всерьез встал на сторону красных, долго командовал такой «советской частью» и лил кровь свою и своих бойцов в боях против белых или Петлюры, были чекистами арестованы и ликвидированы или убиты без суда позднее за ненадобностью или за старые грехи перед советской властью.


Илько Струк, как успешный атаман, в современной Украине представлен в музеях как «борец на нэньку»
Так расправились и со знаменитым на Украине атаманом Зеленым (это кличка, настоящее его имя Даниил Терпило), чьих бойцов первыми назвали «зелеными» и кто дал свое имя всему этому условному «движению неприсоединения» той Гражданской войны. Зеленый, как и Махно, был из отсидевших царскую каторгу идейных анархистов-террористов. Зеленый тоже ушел от петлюровцев, командовал такой советской частью украинских крестьян на фронте, а затем по примеру Григорьева стал грезить миром анархии или «Советов без коммунистов, жидов и продотрядов», то есть был типичным тогда вожаком крестьянской вольницы. И сразу забыли, что «Днепровская дивизия» Зеленого входила в Киев первой с красным флагом. Отряды РККА взялись гонять его по степи, по Днепру поплыли красные корабли, с которых в села высаживали карательные десанты красных матросов, а ЧК организовала на атамана Зеленого охоту. Зеленый, как и Григорьев с Махно, сопротивлялся и носился со своей бандой по обе стороны Днепра, громя продотряды, рубя матросов-карателей и посланные на него отряды ЧОН, безжалостно топя в Днепре пойманных комиссаров и чекистов. В селе Триполье до сих пор на месте массовой казни бойцами Зеленого большевиков стоит черный обелиск в память о трипольской трагедии 1919 года. В борьбе с Зеленым ЧК на Украине действовала в привычном стиле: начальник Киевской ЧК Семен Шварц приказал взять по селам массу заложников из семей бойцов Зеленого и за каждого убитого коммуниста расстреливать по сотне из них. К началу 1920 года эти «зеленые» отряды рассеяны, а сам Зеленый заманен в засаду и убит.

А сколько менее известных атаманов и батек Украины после службы в Красной армии получили тогда пулю от ЧК! Один из самых рьяных командиров красных партизан против гетмана Павла Скоропадского, белых и Петлюры – Александр Грудницкий в 1921 году расстрелян «за бандитизм» в Киевской ЧК. Самый ярый среди этих бандитов-партизан друг Советов и «чигиринский атаман» Коцюр, громивший тылы белой армии со своим воинством, в 1920 году выманен ЧК для вручения ордена Красного Знамени за борьбу против белых из расположения его отряда. На станции Знаменка красный командир Коцюр без суда расстрелян «за контрреволюцию и бандитизм», а его тело чекисты бросили в колодец. Его собрат по доверчивости атаман Богунский (настоящее имя Антон Шарый) в 1919 году явился для доклада и награждения в бронепоезд главкома Красной армии Троцкого на станции в Полтаве. Здесь чекисты из охраны Троцкого отсекли атамана от его охранников, вывели за бронепоезд и прямо на путях расстреляли – тоже оказался «бандитом», к тому же контрреволюционным.

Атаман и бывший черноморский братишка-матрос Афанасий Келеберда только что-то успел сказать среди своих бойцов о «Советах без жидов и продотрядов», – застрелен в спину своим соратником Дынькой, внедренным в его войско Полтавской ЧК. Возглавивший после убийства Келеберды его партизанское войско атаман Нагорный (настоящее имя Иван Савченко) недолго оставался после этого командиром Красной армии, увел отряд к Петлюре, затем просто бандитствовал по украинским степям, зимой 1923 года захвачен в засаде чекистами и расстрелян. Продолжать этот список из известных тогда и подзабытых теперь имен украинских батек-атаманов той войны, ставших после службы в Красной армии жертвами репрессий ЧК, можно практически бесконечно.

Продолжение следует.

Игорь СИМБИРЦЕВ




При повному та частковому використанні матеріалів посилання обов'язкове.