велта22

«Тогда Юра вернулся на землю не из космоса, а с того света!..»

50 лет назад первый человек – Юрий Гагарин – полетел в космос

…В тысячах книг и миллионах статей по истории отечественной космонавтики нет ни единой буквы о том, каким на самом деле был космический полет нашего первопроходца Юрия Гагарина! Еще бы: построенные на пустом месте, насквозь лживые, но амбициозные до абсурда установки ЦК КПСС на этот счет были четкими и суровыми: а именно – «наши полеты в космос - это триумф социализма, подтверждение абсолютного превосходства советской системы над насквозь прогнившим американским империализмом, неспособным повторить наши достижения даже там, в пустоте»!

Абсолютная на все времена истина, однако, заключается в том, что шила и в «космическом мешке» не утаишь. Прошло полвека, и сегодня мы с удовлетворением и чувством исполненного долга рассказываем уважаемым читателям о том, что, где и как именно тогда происходило… Естественно - как всегда, на строго документальной основе.

…Февраль 1957 года. В ОКБ-1 Сергея Королева фронт работ по ракетно-космической тематике стремительно расширяется. Уже в марте в нем организуется проектный отдел №9, начальником которого становится талантливый ученик великого Константина Циолковского инженер-полковник, профессор Михаил Тихонравов. Задача нового подразделения - проектирование космических аппаратов. Тихонравов Королеву не свалился с Луны, а с группой его учеников переведен в коллектив КБ Королева директивным порядком из НИИ-4 Министерства обороны! 


Сергей Королев – отец первого полета

В первый же рабочий день Михаила Клавдиевича на новом месте Королев делится с ним самым сокровенным: «Понимаешь, Михаил, - мои задачи ты знаешь. Боевые ракеты - это мой долг, священная обязанность перед Отечеством. Тем более - это решение самого Сталина, принятое еще в 1946 году. Но свет клином на них не сошелся: хочется мне хотя бы на старости лет узнать, что же находится и происходит там, в пустоте!». Королев неуверенно машет рукой в сторону люстры над головой: «Так что ты, Михаил, шуруй, действуй на всю катушку! А я тебя с фронта от наскоков бюрократов прикрою…». Прощаясь, напоминает: «Имей в виду, Вернер фон Браун, пригретый после войны американцами, не дремлет! Идет по пятам, дышит в затылок!».

Тихонравова агитировать и подстегивать не надо. И уже через неделю он представляет Королеву план работ своего отдела, ведущих к заманчивой конечной цели: созданию космического корабля-спутника. Королев коллегу не торопит, но и не забывает о генеральном замысле, он время от времени наведывается к проектантам, молча присаживается и рассматривает контуры таинственного аппарата, постепенно проступающие на ватманах. Вопросов задает мало, скорее из любопытства, и так же тихо удаляется. Но по всему видно: напряжение быстро нарастает…

В один из апрельских дней Королев возвращается на фирму окрыленным. Оживленно жестикулирует, глаза сверкают, на лице блуждает таинственная улыбка. Не успев снять кожаный реглан, поручает секретарше пригласить Тихонравова. Встречает его с распростертыми объятиями: «Ну, что ж, Михаил, поздравляю! Нам дан зеленый свет! Корифеи из авиационной медицины созрели, наконец, для великих дел и уверяют, что перегрузки порядка десяти единиц для советского человека, летчика и к тому же коммуниста - переносимы «без видимых отрицательных последствий» не то, чтобы прямо «малина», но пережить их можно без потери пульса, «не отбросив сандалии». С оговоркой, что расположение в пространстве при старте и посадке у космонавта будет не любым, а именно «правильным».

У внимательно слушающего Тихонравова появляются искорки в глазах: «Что значит «правильным»? Уж не вверх ли ногами?». Королев в ответ пожимает плечами: «А черт его знает! Этих эскулапов не поймешь: сегодня так, завтра наоборот… Но для нас главное, чтобы космонавта из корабля после полета не вынесли вперед ногами. В этом весь фокус!..».

Тихонравов ловит каждое слово, воспринимает сказанное Королевым как выстрел стартового пистолета: ведь это означает устранение главного препятствия на пути проектирования космического корабля наиболее простой, баллистической схемы! То есть в виде шара со спуском с орбиты по баллистической траектории, как попросту брошенный камень. И с этого дня работа проектантов переводится в плоскость конструирования конкретного типа корабля, со спускаемым аппаратом именно сферической формы.

Работы идут едва ли не круглосуточно и уже к середине августа аванпроект готов. Теперь отношение Королева к проекту в корне меняется: он ежедневно по несколько раз бывает на рабочих местах конструкторов, вызывает их к себе, проводит оперативки, одна секретнее другой, и подначивает соратников: «Ну что, слабаки, спите? А я вот слышал, что у американцев уже все готово к полету. Неужели вы позволите им первыми прорваться к звездам?». Проектанты с красными от бессонницы глазами хором отвечают: «Да что вы такое говорите! Как так можно! Да сроду никогда!..». 


Вернер фон Браун – главный конкурент-толкатель

Королев напоминает: «Сама ракета у нас практически готова! Имею в виду нашу новую ракету 8К72К Р-7. Она, к сожалению, не без изъянов, иногда взбрыкивает и летит не туда. Но мы ее приструним! Опаснее другое: при отказе любого из движков нашего смежника Валентина Глушко полет автоматически кончится катастрофой. Слава Богу, Валентин Петрович свое дело знает, и мы в него верим!». И подводит итог разговору накоротке: «Помните, товарищи: надежность корабля и безопасность космонавта - это главное, святое! Дублируйте агрегаты, системы! Делайте что хотите. Но возвращение космонавта на родную землю при всех обстоятельствах должно быть гарантировано! Иначе ЦК нам головы поснимает, а советский народ навеки проклянет!».

Вскоре проясняются и основные детали реализуемого проекта: вес корабля около 5,5 тонн; минимальная высота круговой орбиты его полета - 250 км; предельно допустимое отклонение точки приземления от расчетной, привязанной к Байконуру, - 175 км. Само же приземление космонавта обеспечивается его катапультированием на высоте 10 км.

Еще через год лицом к проекту Королева поворачиваются и кремлевские вожди. 22 мая 1959 года выходит Постановление Совета Министров, которым перед ОКБ-1 ставится задача: «выполнить в директивные сроки разработку экспериментального корабля-спутника для полета человека». 10 декабря оно подкрепляется еще одним Постановлением, которым ставится задача: «осуществить первые полеты человека в космос, в том числе и полеты групповые». К этому моменту к работам по амбициозному плану уже подключаются около 125 организаций, включая и 35 крупнейших предприятий союзного значения.

И уже в апреле 1960 года Королев подписывает эскизный проект корабля-спутника «Восток». О том, какая это была машина, через десятилетия напишет в своих воспоминаниях соратник Королева академик Борис Раушенбах: «Восток» Королева, на котором должен был лететь Гагарин, был предельно прост; в его конструкции видно множество неоптимальных (но зато простых и быстро осуществимых) решений…». За деликатной, взвешенной формулировкой известного ученого скрываются события и решения, которые бы повергли заокеанского конкурента Королева, Вернера фон Брауна, в неописуемый ужас:

- систему аварийного спасения для «Востока» разрабатывало в Минавиапроме КБ Ивана Кортукова, которое недопустимо перетяжелило ее. По другим сведениям, такая система из-за временных и весовых ограничений для всех участков траектории выведения корабля вообще не была разработана. Иногда утверждается, также, что она просто не успела по срокам, как и система мягкой посадки корабля, от которой Королеву в самый последний момент пришлось отказаться;

- хотя Королев в своих исходных параметрах «Востока» (объекта 3КА - пилотируемого корабля) настаивал на дублировании тормозной двигательной установки, - на запущенный в производство вариант корабля ее поставили без дублирования, в единственном экземпляре. Панические вопли «доброжелателей» (а, на самом деле, маловеров и ничтожных трусов) Королеву удалось погасить заверениями в том, что «в случае отказа тормозного двигателя «Восток» нормально сойдет с орбиты за счет аэродинамического торможения».

Сергей Павлович терпеливо разъяснял подрагивающим коллегам: «Поймите же наконец: успех дела мы обеспечим выбором параметров орбиты корабля с временем существования не более 10 суток, на которые рассчитана система жизнеобеспечения космонавта. И дело - в шляпе!». Наедине же со своим верным соратником, заместителем по испытаниям Леонидом Воскресенским он горестно сетовал: «Тормознуть-то мы его в атмосфере сможем, а вот куда он при этом засобачится - вопрос другой! Хоть планета и большая, а куда ни глянь - все вода и вода! А наши мореманы со своими пароходами что-то не очень спешат нам на выручку! Один треп и боцманские байки! Сами еле держатся на плаву, хотя в Кремле на официальных разговорах и духарятся!...».

Инженер-полковник, летчик-космонавт Валентина Пономарева через годы вспоминала: «Действительно, было совсем неочевидно, что первому космонавту планеты удалось бы выжить в течении столь длительного времени! Ведь если бы орбита «Востока» оказалась фактически выше расчетной, - по исчерпанию ресурса системы жизнеобеспечения он обрекался на верную гибель от удушья!». Летчик-космонавт Константин Феоктистов вторит Валентине Леонидовне: «Более того, при отказе системы катапультирования, других средств спасения у космонавта не было и он был обречен! Мало кто знает и такой момент: перед стартом Юрия Гагарина - у котлована на стартовой площадке (помните, наверное, это «углубление» в казахской степи размером с олимпийский стадион!), над которым тогда, в 1961-м, была натянута стальная сетка площадью с гектар, по обе стороны от пускового стола дежурили бригады спасателей. Если бы Гагарин катапультировался на сетку - они должны были с нее его сдернуть прежде чем в котлован рухнет аварийная ракета. Но, как теперь выясняется, - и это не спасало космонавта: в ферме обслуживания ракеты проем для его катапультирования к моменту запуска не был вырезан вообще!…». Феоктистов тяжело вздыхает: «Сейчас программа «Востока», его запуска представляется мне неправдоподобной в своей примитивности! Но тогда, на заре космонавтики, ничего проще придумать было нельзя!.. У нас к тому же опыта было недостаточно, а безумные по всем меркам сроки поджимали…». 


Валентина Пономарева все хорошо помнит 

…Тем временем, с начала 1960 года колесо космической гонки раскручивается до режима подлинной политической истерии, когда рубка «космических дров» становится просто неизбежной. Начатая тогда летная отработка трехступенчатой ракеты-носителя и самого корабля «Восток-1» сопровождается инцидентами, заставляющими Тихонравова вздрагивать по ночам, а Воскресенского - заместителя Королева - хвататься за голову:

- 3 июля происходит авария первой ступени ракеты, и космический корабль, не имеющий системы аварийного спасения, разрушается при ударе о землю;

- 1 декабря очередной корабль тонет в Японском море после спуска по нерасчётной траектории;

- 22 декабря имеет место авария третьей ступени ракеты; корабль успевает отделиться от нее с помощью дальновидно поставленной на ракету системы спасения…

Сегодня, в начале XXI века, статистика запусков беспилотных «Востоков» выглядит просто катастрофической. Как вспоминает Валентина Пономарева «в шести пусках было всего три посадки, и только в одном из них - приземление корабля в заданном районе, с отклонением в 10 км от расчетной точки. В двух других «благополучных» пусках отклонение от точки посадки составили 412 и 660 км!!. Запусков «семерки» было проведено 46, запусков ее с третьей ступенью - 16. Шесть из них оказались аварийными из-за гибели ракет, а в двух запусках не сработали третьи ступени носителей. Что касается самого беспилотного «Востока», то из 7 кораблей 2 не вышли на орбиту из-за аварии носителя на активном участке траектории, а еще два - выполнили программу полета «частично»…

Но самая страшная новость приходит к Королеву от директора Института медико-биологических проблем Олега Газенко: его сотрудники докопались, манипулируя с беспородными дворнягами, что «полёты собак проходят с некоторыми отклонениями от нормы и сдвигами в их физиологическом состоянии!».

Леонид Воскресенский в редкие минуты передышки подкатывается к Королеву с дружескими предостережениями: «Тебе что, жизнь надоела? Смотри, Серега, так недолго и шею сломать! Чует мое сердце: угробим первопроходца, как пить дать! Я, хотя и атеист с партбилетом за пазухой, но молюсь каждый день за его спасение!.. Я бы на месте будущего космонавта ни за что с нами не связывался!.. Еще не доросли!»… 


Леонид Воскресенский – главный скептик полета

…К слову, существует такая байка. Когда кто-то из космонавтов 70-х годов побывал на наземной станции командно-измерительного комплекса, с которой велось управление космическим аппаратом, на котором он летал, он произнес: «Если бы я знал, что от этого железа зависит моя жизнь - никогда бы не согласился на полет». Но это всего лишь байка, приписываемая то ли Василию Лазареву, то ли Олегу Макарову…

…Королев устало отбивается: «Не каркай, Леонид! Без тебя тошно! Но ты прав в одном: бывая «наверху», я по рожам многих партаппаратчиков безошибочно определяю их мечту. Они много дали бы за то, чтобы мы с тобой первого космонавта как можно глубже закопали на глазах у офонаревшего человечества!!!!… Наш с тобой священный долг - не доставить им такого удовольствия. Не дождутся!».

А из Кремля, тем временем, все чаще доносятся подстегивающие вопли набравшего невиданную силу заведующего оборонным отделом ЦК КПСС Ивана Сербина, «вдохновляющего» Королева «мудрыми рекомендациями»: «Ну что вы там копаетесь, в самом деле? Мы вам все дали, а где отдача? Вы что, работать разучились? Вам воля ЦК -- не указ? Последний раз предупреждаю, играете с огнем!..».

Однажды нервы у Воскресенского сдают, и он врывается к Королеву с диким воплем: «Пора притормаживать, пока не поздно! Чует мое сердце: гробанемся, как пить дать!». Королев на последнем издыхании героически держится: заседает с проектантами, конструкторами, помощниками; звонит коллегам по Совету главных конструкторов, взвешивает и прикидывает, карает и милует… И принимает окончательное решение: «Баста! В полете космонавта идём на один виток!». И инструктирует Тихонравова: «К чертовой матери всю науку в программе первого полета! Сейчас не до этого, наука будет потом! Твоя задача - предельно автоматизировать режим управления кораблем! А космонавт пускай смотрит в оба и, в случае чего, сигналит нам на Землю».

Академик Борис Раушенбах вспоминал: «В первом полете Юрий Гагарин действительно в управлении кораблем не участвовал. Его задачей было наблюдение за обстановкой на борту и, при необходимости, поддержание связи с Землей»…

…11 октября 1960 года выходит первое по счету, решающее Постановление Совета министров, предписывающее «осуществить подготовку и запуск корабля «Восток» с человеком на борту в декабре с.г., и считать это государственной задачей особого значения». К этому моменту облик и приборная «начинка» корабля «Восток» окончательно определяется: он состоит из приборного отсека массой 2,3 т, в котором размещается тормозной двигатель ЖРД с тягой 1,6 т, и спускаемого аппарата массой 2,4 т, крепящегося к приборному отсеку стяжными металлическими лентами. 


Так выглядел «Восток»

5 января 1961 года генерал-полковник Николай Каманин, командир отряда космонавтов от ВВС, записывает в дневнике, который он ведет вопреки категорическому запрету ЦК КПСС: «… Ну так что же: пора? Отвечающий у Королева за проектные дела его заместитель Константин Бушуев бодро докладывает о готовности кораблей «Восток» к полету. Их сейчас в наличии 4 экземпляра… Неполадок много, а испытаний мало. На всем происходящем отпечаток ужасающей спешки…».

О событиях января 61-го вспоминает также ветеран Института медико-биологических проблем Александр Серяпин: «В корабле «Восток» Гагарина все было рассчитано на 13 суток его полета. Почему именно на 13? Потому что академик Мстислав Келдыш и его Институт прикладной математики рассчитали: если тормозной двигатель корабля не сработает, то корабль, тормозя в атмосфере, сам приземлится на тринадцатые сутки!»...

31 января в США на баллистическую траекторию высотой 250 и дальностью 675 км выводится пилотируемая капсула с обезьяной Хэмом. Ее обнаружат в Атлантическом океана через 4 часа после приводнения. Сергей Королев, узнав эту важнейшую новость, с досадой выговаривает своему коллеге Сергею Охапкину: «И слепому видно, что запуски мартышек американцами - не самоцель! У них уже человек 15 астронавтов готовы лететь хоть сегодня! Но если они свою обезьяну Хэма, слетавшую вчера, запустят в настоящий космос раньше нашего космонавта, - я этого позора не переживу!»...

23 марта 1961 года. Кандидат медицинских наук Иван Колосов позднее так рассказывал о тех горячих днях: «Именно в этот день окончательное решение о выборе первого кандидата на космический полет принимает лично Никита Хрущев (руководитель государства). И никто другой! В основу его решения было положено социальное происхождение Гагарина (из рабочих!) и его членство в КПСС. А вовсе не его ослепительная улыбка»…

30 марта. Профессор Михаил Тихонравов делает доклад «О подготовке к запуску человека в космос» на секретном заседании Президиума Академии наук СССР. 


Михаила Тихонравова обидели незаслуженно, не позвав на полет…

Вклад Михаила Клавдиевича в советскую космонавтику и, особенно в ее пилотируемое направление, огромен и неоспорим: ведь именно его предложения и составили, в конечном счете, основу всех принятых Правительством СССР программ освоения космоса! Но случится так, что на запуске Юрия Гагарина Тихонравова не окажется!!! Через 40 лет после этого исторического события бессменный заместитель Королева Борис Черток так напишет об этом: «До сих пор нельзя объяснить, почему это случилось! На Байконуре в тот исторический день было много нужных и не очень нужных участников и представителей. Но Тихонравова Королев не вызвал!». Его не оказалось ни в каких списках: ни от ЦК, ни от Совмина, от Академии наук, ни от Минобороны, ни от Министерства среднего машиностроения (по принадлежности фирмы Королева), ни от самой конторы Сергея Павловича. Неслыханно! Чудовищно!! Невероятно!!!

27 марта. Генерал Николай Каманин записывает в своем «подпольном» дневнике: «Ну что же: подготовка к космическому полету человека Королевым и его командой в основном, судя по рапортам и докладам, закончена. Увы, мы все еще не готовы полностью к преодолению аварийных ситуаций в его полете! Не уверены в аппаратуре системы жизнеобеспечения; испытания в тепловом макете корабля прошли неудовлетворительно; не отработана методика приводнения космонавта… при заливании носимого аварийного запаса водой передатчики выходят из строя, корабль тонет при двух открытых люках так быстро, что космонавт не успевает из него эвакуироваться… Скафандр и надувная лодка позволяют космонавту сутки продержаться на воде. Но средств, обозначающих его местоположение, все еще нет!… Короче говоря: полет, которого мы все так ждали - это зона сплошного риска»… 


Николай Каманин видел только риски…

2 апреля. Королев докладывает на Байконуре Правительственной комиссии о готовности к осуществлению первого пилотируемого полета в космос. На следующий день Правительство принимает решение о запуске космонавта. В сторону полигона из Москвы следом потянулись караваны пассажирских авиалайнеров и военно-транспортных самолетов, под завязку набитых партгосноменклатурой, успевшей намертво присосаться к молодой советской космонавтике. За сотнями «верных ленинцев» и «стратегов» туда же тянутся и «дорогие гости из братских стран социализма» на созерцание исторического действа и, само собой, на халявное застолье века, которое растянется на трое суток…

8 апреля. На очередном заседании Госкомиссии утверждается задание на осуществление одновиткового космического полёта. В конце заседания маршал Кирилл Москаленко проявляет «революционную» бдительность и озвучивает недоуменный вопрос: «А почему это здесь присутствует полковник Владимир Яздовский? Мы обсуждаем предстоящий полет человека, но ведь он, насколько нам известно, - ветеринар и занимается собаками!». По, и без того напряженному, лицу, сидящего рядом с Москаленко Королева, пробегает судорога, и все присутствующие отчетливо слышат его реплику: «Пока собаки профессора Яздовского не гавкнут нам с орбиты, что все нормально - человеку там, в космосе, делать нечего!»…

11 апреля. 3 часа ночи местного времени. Страшно удивив часовых на стартовой площадке, там появляется Главный конструктор Сергей Королев; он поднимается на фермы обслуживания и садится в кабину готового к полету «Востока». О чем он думал в эти минуты - навсегда останется тайной...

…Вечером того же дня радиостанция «Голос Америки» объявляет, что «у русских осталось несколько часов до запуска первого человека в космический полет». Все на Байконуре, кто слышит эту передачу, особенно местные контрразведчики, немеют от изумления…

12 апреля. И вот наступает утро решающего дня. Полковник Александр Серяпин позднее вспоминал: «Мало кто знает, что в этот момент все мероприятие едва не срывается: когда я с Олегом Ивановским (ведущим по «Востоку» от ОКБ-1) закладывал в корабль продукты, нам на верхнюю площадку позвонил взвинченный до предела Королев: «Где космонавты? Я вас спрашиваю!». Мы онемели от неожиданности: «Как это «где»? Мы уверены, что они сейчас с вами! Больше им сейчас негде быть!?». -- «У меня их тоже нет! Я даже в холодильник заглядывал - пусто!! Немедленно найти их и доставить на старт!». Дальше от Главного пошли в наши уши выражения «не для печати», адресованные всем на свете, кроме него самого. Я свалился вниз, вскочил в «Волгу» Королева и погнал к домику, в котором космонавты отдыхали. И застал их на выходе в полном облачении. Оказывается запуск едва не сорвал Герман Титов, наотрез отказавшийся надевать скафандр космонавта: «Для чего, спрашивается, он мне, если летит Юра?!». Нет, вы представляете?! Препираться в такой момент мировой истории!!! Страшно подумать! И это когда Королев питался одним валидолом!»… 


Герман Титов чуть не сорвал полет…

Когда, несколько позднее, после полета Гагарина, кто-то еще на Байконуре вспомнил этот момент, - начальник полигона невозмутимо изрек: «Инцидент исчерпан и больше не повторится! Любому подобному саботажнику я лично буду вправлять мозги!». И для пущей убедительности сделанного заявления показал членам комиссии свой увесистый кулак…

Наконец, в 9 часов 06 минут 59,7 секунды «Восток» стартует. Ракета весом 287 тонн выносит космический корабль массой 4,7 тонны на орбиту. Историческим запуском руководит Сергей Павлович Королев и его заместитель Леонид Воскресенский. О самом полете, разумеется в его официальной версии советской эпохи, написаны горы «исторических произведений» массой всевозможной пишуще-печатающей публики во всех жанрах. Но о том, что же он собой представлял на самом деле, нам удалось с огромным трудом достоверно узнать лишь совсем недавно. Спустя 40 лет после самого события!!! Как меланхолически заметил автору талантливый журналист и добрый друг, полковник ВВС в отставке Николай Варваров: «Что поделаешь, старик! Время было такое! Скажи еще спасибо, что хоть не сажали!»…

Второй космонавт планеты Герман Титов вспоминал: «Что там говорить: в полете Юры с самого начала все пошло наперекосяк! Уже после посадки в корабль, еще до старта, не сработал контакт закрытия входного люка, и специалистам пришлось в дикой спешке привинчивать три десятка гаек для устранения дефекта контакта в контрольной цепи. Королев тогда, помнится, успокаивал ребят по трансляции: «Работайте спокойно, у вас еще есть три минуты!». Да и в самом полете возникла ситуация, едва не стоившая Королеву разрыва сердца: информация о ходе полета поступила на телетайпы, установленные в соседней комнате, рядом с пусковой. И о том, что на борту все нормально, говорили цифры «5» на лентах аппаратов по всем каналам. Так оно и было, пока вдруг, страшно неожиданно, по одному каналу не выскочили цифры «3…3…3…» вместо «5…5…5…». А это уже означало не что-нибудь, а аварию ракеты-носителя! Ясное дело, все находившиеся в бункере оцепенели от ужаса, не зная, как быть дальше.

И тут в комнату ворвался, едва не сорвав металлическую дверь с петель, Королев. Вид его был страшен: глаза сверкали, кулаки сжаты, по щекам ходили желваки… Незнакомым сиплым голосом он выдавил из себя сквозь зубы: «В чем дело, я вас спрашиваю? Отказ двигателей?». Но что присутствующие корифеи, военачальники и помощники могли ему ответить? Стояла гробовая тишина. Лента с тихим шуршанием продолжала сползать с телетайпа с бесконечной цепочкой «троек» посередине. Казалось, что еще мгновение - и сердце Королева не выдержит. И тут оператор, не сводивший глаз с ленты, завопил фальцетом: «Есть, есть! Канал восстановился, все в норме!»... Кулаки Королева разжались, и он в изнеможении опустился на стул… С ленты снова бежали успокоительные «пятерки»…

Позднее окажется, что это был сбой на наземной линии связи, а не поломка на борту самого корабля…

Придя в себя, Королев вскакивает с места и в распахнутом белом халате выбегает в коридор. Следом выскакивает Воскресенский, которого Главный тут же сгребает за грудки: «Ну?». Леонид, отчаянно пытаясь освободиться от мертвой хватки Королева, нервно взвизгивает: «Тринадцать!». Королев вздрагивает от неожиданности и разжимает пальцы намертво вцепившиеся в пиджак Воскресенского: «Что значит «13»?». Воскресенский в ответ: «А что значит «Ну»? Я тебе не лошадь, спрашивай яснее!». Королев совсем отпускает несчастного соратника и цедит сквозь зубы: «Орбита, спрашиваю, какая? Параметры орбиты!». Воскресенский бросается в другую комнату, и оттуда соединяется с баллистиками. Через несколько минут возвращается с выражением ужаса на посеревшем лице: «Сергей, хана! Триста двадцать на сто восемьдесят!».

Королев снова сгребает соратника и цедит сквозь зубы: «Что значит «хана»? в каком смысле? Сколько он там теперь будет болтаться до возвращения на родную землю при отказе тормозного движка?». Воскресенский с готовностью выпаливает: «Недели три, не меньше! А может и месяц! Они там сами толком ни хрена не знают!»…

Автору этой статьи с огромным трудом удалось много позже докопаться: фактические параметры орбиты «Востока-1», рассекреченные лишь в 1996 году, составили: апогей 327 км и перигей 181 км. Комментарий Валентины Пономаревой: «Это означало, что время существования «Востока» с Гагариным на орбите фактически оказалось равным 23-25 суток вместо 10 суток расчетных, на которые была рассчитана бортовая система жизнеобеспечения. Даже страшно подумать, но это жестокий факт: случись отказ тормозного двигателя корабля - и мы бы Юру потеряли…». 


Гагарин после приземления…

…Приземление Гагарина произошло в 10 часов 55 минут на пашне у деревни Смеловка Саратовской области. Первым к «пришельцу», одетому в необычный оранжевый костюм, приблизился механизатор местного совхоза по фамилии Руденко, и неуверенным голосом попросил у незнакомца закурить. Следом подтянулась зенитная батарея из состава Приволжского военного округа, командиру которой за сутки до этого была поставлена странная и жутко секретная задача: «Выдвинуться в заданный район, развернуться на позиции и наблюдать за воздушной обстановкой…».

Полковник Николай Варваров: «Сразу же после возвращения Юрия Гагарина из исторического полета я нацелился на него, как единственный журналист, аккредитованный тогда на Байконуре от ТАСС. И вскоре надежно с ним законтачил. И с его родным братом Борисом, с сестрой Зоей и с его родителями, но, прежде всего, с мамой Анной Тимофеевной. С Юрой виделся неоднократно и много писал о нем. Кстати, именно я оказался последним из журналистов, кто с ним встречался всего за двое суток до гибели… В тот вечер мы просидели долго. Юра был задумчив, его, как будто, одолевали грозные предчувствия. Многое из того, что он говорил, я уже слышал от него раньше. Но не перебивал, понимая, что этот разговор важен и для него самого. Теперь можно сказать, был тогда один момент, ради которого я, собственно, и напросился на встречу. От его брата Бориса я давно уже прослышал под большим секретом о том, что Юра там, в космосе, пережил мгновения, которым не позавидуешь. Оказался, короче говоря, на волосок от гибели. Вот я и ловил момент, случай, когда можно будет прояснить это…

Задал я ему свой решающий вопрос, приготовившись услышать в ответ что-нибудь неопределенное, уклончивое. Показалось даже по его первой реакции, что он не захочет отвечать. После затяжной паузы, как бы собравшись с духом, он предупредил меня о строгой конфиденциальности дальнейшего разговора. Добавил, что ему известно о полном доверии ко мне его мамы, и именно с учетом этого факта он соглашается на мой вопрос ответить. Юра подтвердил далее, что действительно на заключительной стадии его полета, в момент схода корабля с орбиты, после выключения тормозного двигателя, началось беспорядочное кувыркание со скоростью около одного оборота в секунду, которое продолжалось (по бортовым часам «Востока») около 10 минут. Юра добавил, что по этому случаю передал на Землю одну-единственную фразу, говорившую в условном выражении о нештатной ситуации на борту корабля. Понятную, скорее всего технарям, чем руководителям полета. После новой паузы, навеянной, по-видимому, горестными воспоминаниями об этих минутах драмы там, на орбите, Юра продолжал: «Кувыркаясь там, за облаками, я все время думал не о себе, а о провожавшем меня в полет Сергее Павловиче, вложившем в меня, в мою подготовку и в свой корабль всю свою жизнь без остатка. И точно знал, что любой мой сигнал тревоги, пришедший к Королеву с орбиты, от меня, способен загнать его в могилу. И я решил про себя скорее погибнуть, чем позвать его на помощь и заплатить за свой вопль о помощи самым дорогим на свете - его жизнью. Сцепив зубы и зажмурившись, я стал ждать развязки, будь что будет!».

Задумавшись на минуту, Юрий Алексеевич продолжал: «Сейчас, когда все давно позади, тем более ясно, что я принял тогда единственно правильное решение. Оно оказалось не только верным, но и спасительным. Через 10 минут полной неизвестности вращение корабля прекратилось так же неожиданно, как и началось. «Восток» стабилизировался в пространстве и дальнейший его спуск прошел нормально».

Снова установилась тишина, новая пауза затянулась. Юра вздохнул и продолжил: «После приземления возникла необходимость придать случившемуся в полете гласность, хотя бы потому, что ведь за мною следом должны будут лететь другие космонавты, мои товарищи по отряду, от которых я не мог, да и не имел права скрыть ни одной особенности своего полета, тем более - чрезвычайной ситуации в нем. В этом был главный вопрос для меня тогда, после возвращения. Увидев Королева в Куйбышеве, куда меня перебросили с места приземления на обкомовскую дачу, я сразу же сообщил ему о ЧП на борту во время схода с орбиты и заявил, что намерен отразить этот момент в своем отчете о полете. Королев тогда мне ответил: «Это правильное решение! На твоем месте я поступил бы точно так же! И как космонавт, и как коммунист; да и просто как советский человек!». Потом, после паузы, добавил, пристально глядя мне в глаза: «За исключением одного единственного случая, который как раз сейчас и имеет место быть: если о ЧП узнает руководство полетом и руководство страны, - это нанесет огромный ущерб великому делу освоения космоса, в которое вожди поверили далеко не сразу, а лишь после многолетних титанических усилий миллионов советских людей. Так как навсегда подорвет доверие партии и правительства к нашей космонавтике, к нашей технике. И, прежде всего, к нам, ее создателям. Иными словами - в нашу с тобой, Юра, способность ее осваивать во славу Отечества»…

По словам Гагарина, это был самый драматический момент в его разговоре с Королёвым. И он спросил: «Так что же мне делать, Сергей Павлович? Как поступить? Как Вы скажете, так я и сделаю!». На что, по словам Юры, Королев ответил: «Поступай как знаешь! Я же могу обещать тебе лишь одно: даю слово коммуниста, что любой ценой обязательно докопаюсь до причины сбоя в полете и о принятых мерах доложу тебе лично!». Гагарин продолжал: «Ни на секунду не сомневаясь в том, что Сергей Павлович так и сделает, я опустил это место в своем отчете о полете и, как вы помните, отрапортовал: «Полет прошел нормально, техника работала отлично. Готов к выполнению любого задания Родины!». 


«Отец» и «сын» космических полетов…

Бывший инженер ОКБ-1 Леонард Никишин: «В причине аварийной ситуации в полете Гагарина мы разобрались довольно быстро: оказалось, что в момент схода «Востока» с орбиты приборно-агрегатный отсек корабля не отделился от спускаемого аппарата, в котором находился космонавт, и продолжал спускаться, сцепленный с ним жгутом проводов и кабелей. И они погружались в атмосферу в связке до тех пор, пока этот жгут не перегорел. А причиной сцепки была плата кабель-мачты, которая никак не хотела разделяться, пока не перегорели кабели»…

Полковник Николай Варваров: «Казалось бы: инцидент исчерпан, все стало ясно. Но в полете был еще один момент, на которой тогда, на волне вселенской эйфории по случаю нашего «приоритетного прорыва в космос», никто не обратил внимания: как это Юру при его спуске с орбиты занесло вместо расчетной точки посадки в районе Байконура на матушку Волгу? Неужели именно ее выбрали баллистики для приводнения нашего космонавта? Как будто в нашем отечестве мало земли для решения этой исторической задачи…

Он мне еще раньше, в одну из встреч рассказал, что после катапультирования над Волгой, уже зависнув на парашюте, вдруг обнаружил, что при покидании корабля у него оторвало укладку с надувной лодкой и всеми припасами. Приводнись он тогда прямо в Волгу… и все, каюк! А мы бы о полете утопленника так никогда и не узнали: ведь наши вожди не позволили бы никому признаться всему миру о таком чудовищном конфузе - утопить героя после его подвига, совершенного в космосе. Да еще у себя на родине, в самом сердце России!!!»…

От автора: это последнее замечание моего большого друга Коли Варварова стало для меня его завещанием: докопаться до причины его приземления не в расчетной точке, а у самой кромки левого берега Волги. Однажды автору попал в руки сборник «История Российского НИИ космического приборостроения», изданного под редакцией академика Леонида Гусева, в котором на странице 13 напечатано: «Во время осуществления первого полета вокруг Земли космонавта Юрия Гагарина из за неустойчивой работы умформера, питающего радиокомплекс (это подтвердили данные телеметрии), главная команда на выключение двигателя третьей ступени ракеты-носителя радиосистемой не была выдана. Его выдала автоматика, настроенная на конец допустимого интервала времени, то есть с перелетом. Из-за этого «Восток», совершив виток вокруг Земли, приземлился не в расчетной точке (в районе Байконура), как намечалось программой полета, а на 280 км западнее, вблизи Волги. В официальном же сообщении ТАСС место посадки корабля было «от фонаря» названо «заранее заданным районом приземления». На заседании Госкомиссии выяснилось все, касающегося такого опасного для жизни космонавта инциденте. Ведь он едва не утонул в Волге! Что и говорить: эта неприятность отрицательно сказалась на репутации нашего института…».

Космонавт Валентина Пономарёва уточнила: «Орбита корабля Гагарина вследствие отказа в системе радиоуправления оказалась нерасчетной. При его спуске с орбиты имел место ряд нештатных ситуаций: произошел, в частности, недобор импульса тормозного двигателя и вследствие этого - запрет штатного разделения по команде бародатчиков. Как следствие этого точка посадки отклонилась от расчетной на 280 км. В общем же вероятность благополучного возвращения Гагарина из полёта была равна 40%»… 


Волга чуть не стала могилой первого космонатвта

От автора: остается добавить, что уже после катапультирования из корабля, на скафандре Гагарина залип клапан, позволяющий космонавту дышать атмосферным воздухом. Гагарин стал задыхаться и едва не потерял сознание, на его счастье клапан, наконец, сработал. Так что после всего случившегося можно уверенно считать Юрия Алексеевича родившемся в рубашке…

Михаил РУДЕНКО