велта22

Первый солдат революции

За нее Тимофея Кирпичникова и расстреляли. Без суда и следствия...

...«Прекра-а-асно, прекра-а-асно», – растягивая слова и не глядя на посетителя, довольно молодого подпрапорщика, произнес полковник Александр Кутепов. Все знали: так он говорит, когда сильно возбужден, даже взбешен. «Наряд! Уведите прапорщика», – коротко приказал полковник вбежавшему адъютанту. Посетитель тоже заволновался, побледнел: «Почему вы меня задерживаете?». «Сейчас увидите», – бросил Кутепов и подал сигнал прибывшему наряду: «Расстрелять!». Офицера вывели на улицу, и через мгновение там раздались выстрелы. Нестройный залп все и решил...

...Так закончил свои дни на земле «первый солдат революции» Тимофей Иванович Кирпичников. Сейчас уже никто не может назвать точную дату, когда это произошло почти 95 лет назад на Дону. Но знать это надо. Хотя бы в день очередной годовщины так называемой Великой Октябрьской социалистической революции, с последствиями которой собирался бороться расстрелянный. Он был одним из первых ее знаменитых, но теперь полузабытых «детей», кого она сожрала...

...И казалось бы – парадокс. Офицер, будущий белогвардеец расстреливает другого офицера. Да еще и за то, что тот хочет бороться с «заговорщиками, захватившими власть в Петрограде», с будущими «красными». Однако никакого парадокса тут нет. Полковник Кутепов расстреливал прапорщика Кирпичникова как предателя. Того дела, в которое верил сам и которому потом отдал всю жизнь. А в народе в таких случаях говорят привычно: собаке – собачья смерть...

...Заочно Кутепов и Кирпичников познакомились еще в феврале 1917 года. Во время, когда император Николай II записал в дневник «Кругом измена и трусость, и обман!». В тот же день, 2 (15) марта 1917 года, государь отрекся от престола. А по всей его бывшей империи начали расходиться открытки с изображением «первого солдата революции» – довольно туповатого на вид молодого унтер-офицера с Георгиевским крестом 4-й степени на груди. Это был Кирпичников. И попадись ему Кутепов в то время, может быть, все обернулось бы иначе – с точностью до наоборот: расстреляли бы без суда и следствия Кутепова...

Но не судьба. Александр Кутепов еще станет генералом от инфантерии (то есть полным генералом). Белым. И войдет в историю как один из самых рьяных сторонников восстановления монархии в России. Он выведет из России остатки разбитых белых армий генерала Петра Врангеля и на турецком острове Галлиполи даже какое-то время будет существовать странная «страна Кутепия», где бывшие белогвардейцы будут пытаться сохранить и воинскую честь, и человеческое достоинство беглецов, и порядки той России, которая их отвергла. Потом генерал Кутепов возглавит Русский Общевоинский Союз (РОВС), в 1930 году будет тайно похищен чекистами прямо в Париже и умрет по пути из Марселя в Новороссийск прямо в трюме перевозившего его советского парохода. По одним данным от передоза морфия, которым генерала накачали при похищении доблестные выученики Феликса Дзержинского...


Такие открытки раздавали в 1917 году. «Первый солдат революции» Тимофей Кирпичников...

А в феврале 1917-го, прибыв прямиком с фронта, полковник Кутепов находился в краткосрочном отпуске в Петрограде, где тогда восходила звезда унтер-офицера, старшего фельдфебеля из учебной части Лейб-гвардии Волынского полка Кирпичникова. В ночь на 27 февраля Кирпичников был среди тех, кто взбунтовался против своих командиров и застрелил начальника учебной команды запасного батальона полка штабс-капитана Ивана Лашкевича. Отказываясь идти на подавление рабочих волнений в городе, они тогда повязали свою судьбу намертво – будущей смертью. Рабочих за бунт при военном положении и солдат, не повинующихся приказам командиров, ждал и суд и, не исключено, расстрел. По законам военного времени, ибо шла Великая война...

...Убийство штабс-капитана тогда приписали именно Кирпичникову, хотя сам он это отрицал и писал, что только приказал Лашкевичу выйти из коридора казармы. И тот «пошел во двор быстрыми шагами к батальону. Раздались выстрелы из окон. Лашкевич был убит». Эмигрантский поэт и романист Иван Лукаш передал потомкам и такие слова Кирпичникова: «Мы бросились к окнам, и многие из нас видели, что командир внезапно широко раскинул руки и упал лицом в снег во дворе казармы. Он был убит метко пущенной случайной пулей!».

Но вряд ли – пулей случайной. Убийства офицеров были своеобразным кровавым знаком для неповиновения и последующего перехода взбунтовавшихся солдат на сторону революции. Как писал историк Григорий Катков, в то время, когда «здравый смысл был уже заменен в России фантастической логикой революционной риторики,.. самое революционизирующее действие на солдат и матросов оказывало именно убийство командира». Но вот о том, кто стрелял в офицеров, мнения расходятся. Одни исследователи и очевидцы утверждают, что стреляли свои же солдаты, натерпевшись унижений и даже зуботычин. Другие склонны верить в то, что стреляли провокаторы из подлинных закулисных организаторов бунтов, которые таким образом умышленно и целенаправленно «революционизировали» солдат, давая им надежду взбунтоваться и не идти на фронт...


Восставший Волынский полк Тимофея Кирпичникова

Во всяком случае, «золотоочкастый», «вот уж барин, кровь чужая, тело белое», как писал о нем в своем романе «Красное колесо» Александр Солженицын, потомственный дворянин Черниговской губернии, после ранения на фронте ставший командиром учебной части Волынского полка, в котором служил с 1911 года, штабс-капитан Лашкевич стал жертвой именно такого заговора мелких чинов, которых кто-то надоумил не выполнять приказы. В то раннее утро 27 февраля 1917 года он явился в часть и приказал собираться идти на улицы Петрограда – усмирять толпы.

И вот как описал в своих ставших известными еще в 1935 году рукописных мемуарах «Волынцы в февральские дни. Воспоминания» экс-рядовой Волынского полка Константин Пажетных: «Унтер-офицер Кирпичников прочитал нам приказ – завтра снова построить команду в 7 часов утра. В это время в темном отдаленном уголке казармы собрались восемнадцать человек – более активных рядовых, несколько взводных и отделенных командиров из нижних чинов, горячо обсуждали положение, и все восемнадцать бесповоротно решили: завтра повернем все по-своему! Наметили программу действий: команду построить не в 7 часов утра, как приказал штабс-капитан Лашкевич, а в 6 часов, за это время привлечь на свою сторону всю команду... Уже забрезжил свет, когда все восемнадцать тихо, в несколько минут, разошлись по местам. 27 февраля в 6 часов утра команда в 350 человек уже была построена. Выступил Кирпичников, обрисовал общее положение и разъяснил, как нужно поступать и что надо делать. Агитации почти не потребовалось. Распропагандированные солдаты как будто только и ждали этого, и все бойцы изъявили твердое согласие поддержать рабочих. «Смерть, так смерть, – говорили они. – Но в своих стрелять не будем». В это время в коридоре послышалось бряцание шпор. Команда насторожилась и на минуту замерла. Вошел прапорщик Колоколов, бывший студент, недавно присланный в полк. На его приветствие команда ответила обычным порядком. Вслед за ним вошел командир Лашкевич. Все насторожились. Воцарилась тишина. На приветствие «Здорово, братцы!» грянуло «ура» – так мы раньше договорились. Когда затихло «ура», Лашкевич как будто что почуял, но повторяет еще раз приветствие. И опять раздается могучее и грозное «ура». Лашкевич обращается к унтер-офицеру Маркову и гневно спрашивает, что это означает. Марков, подбросив винтовку на руку, твердо отвечает: «Ура» – это сигнал к неподчинению вашим приказаниям!». Застучали приклады об асфальтовый пол казармы, затрещали затворы. «Уходи, пока цел!» – закричали солдаты. Лашкевич пробует кричать: «Смирно!». Его команды никто не слушает. Лашкевич просит восстановить порядок, чтобы зачитать полученную через генерала Хабалова телеграмму «его величества Николая II», но это не оказало никакого воздействия на солдат. Потеряв надежду усмирить команду, Лашкевич и Колоколов выбежали в дверь. В коридоре они встретились с прапорщиком Воронцовым-Вельяминовым, и все трое обратились в бегство. Марков и Орлов быстро открыли форточку в окне, уставили винтовки, и, когда тройка офицеров поравнялась с окном, раздались два выстрела. Лашкевич, как пласт, вытянулся в воротах. Другие офицеры бросились за ворота и сейчас же сообщили о бунте в штаб полка. Забрав кассу и знамя, все офицерство моментально покинуло полк. Путь был свободен. Весь отряд под командой Кирпичникова вышел во двор. Залпом вверх сигнализировали тревогу. Освободили арестованных с гауптвахты. Немедля послали делегатов в ближайшие команды с предложением влиться в нашу восставшую часть. Первой без колебаний откликнулась рота эвакуированных в составе 1 000 человек и присоединилась к нам. Через короткое время влилась подготовительная учебная команда»...

Потом оказали неповиновение другие полки. Солдаты выходили на улицы с оружием, захватывали органы местной власти, полицейские участки, Дом предварительного заключения на Шпалерной (теперь СИЗО ФСБ), «Кресты», арсенал, выпускали уголовников. К концу дня восстал практически весь гарнизон, численность революционных солдат приблизилась к 70 тысячам. Это была уже непреодолимая для верных присяге частей сила...


Уличные бои в Петрограде

...«Уцепистые ловкачи» (так назвал революционеров все тот же Солженицын) знали, с чего надо начинать разрушение империи. С армии, которую надо было развалить, чтобы вывести Россию из войны и заставить подписать мир с Германией, задыхающейся от войны на два фронта, о пагубности которой предупреждал немецких генералов еще великий Отто фон Бисмарк. На развал русской армии в Берлине денег не жалели.

Когда отрекся Николай II и было сформировано так называемое Временное правительство, развал армии пошел семимильными шагами. Академик Игорь Шафаревич писал: «...Больше всего опасались «реакции» и главную опасность видели в армии. Поэтому первые месяцы после Февральской революции значительные усилия были направлены на ослабление армии, создание и там того же уровня анархии, который господствовал в столице. Первым (и имевшим громадные последствия) действием был так называемый «Приказ №1». В нем предписывалось каждой воинской части подчиняться выбранному ею комитету. Оружие предписывалось отдать под контроль этих комитетов и не выдавать его офицерам «даже по их требованию». Этот «приказ» означал конец всякой дисциплины в армии. Он был санкционирован Временным правительством и Петроградским Советом...».

Вторил ему и первый военный министр Временного правительства Александр Гучков: «В течение короткого времени в командном составе армии было произведено столько перемен, каких не было, кажется, никогда ни в одной армии». По разным данным, из армии было «вычищено» только от 120 до 150 боевых генералов. Всех офицеров было приказано именовать исключительно «господин» и воинское звание, «нижних чинов» – просто «солдатами», к которым офицеры должны были обращаться на «вы» и разрешать им состоять в политических организациях и участвовать в политических же мероприятиях. В митингах, например...


Александр Гучков лично приближал победу Владимира Ленина

Уже в апреле 1917 года «реформатор-демократ» Гучков ушел в отставку с поста военного министра. Но дело свое он сделал. Посол Франции в России Морис Палеолог в то время написал: «Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властителем России… в ожидании Ленина»...

...И Ленин пришел. Уже через полгода...

А тогда, весной 1917 года лицом происходящих процессов стал Тимофей Кирпичников. Он мотался по Петрограду, поднимая солдатские и рабочие массы на «борьбу». И.о. заместителя обер-прокурора Святейшего Синода князь Николай Жевахов в своих воспоминаниях оставил портрет Кирпичникова: «...Я не видел человека более гнусного. Его бегающие по сторонам маленькие серые глаза, такие же, как у Милюкова, с выражением чего-то хищнического, его манера держать себя, когда, в увлечении своим рассказом, он принимал театральные позы, его безмерно наглый вид и развязность – все это производило до крайности гадливое впечатление, передать которого я не в силах…».

К тому времени он уже стал офицером – подпрапорщиком, награжденным Георгиевским крестом 4-й степени, который, по одним данным, ему нацепил лично командующий войсками Петроградского военного округа генерал Лавр Корнилов. Причем легенда гласит, что орден был на красной, а не на обычной черно-оранжевой – цвета «порохового дыма с пламенем», как тогда говорили – ленте. Как было сказано в наградном «уставе» к ордену, его вручили «за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя и, несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции».


Генерала Лавра Корнилова Россия носила на руках...

Солженицын развенчивает этот факт, утверждая, что у полиции не могло быть никаких пулеметов. А будущий командир Русского Охранного Корпуса на Балканах в годы Второй мировой войны, русский генерал и генерал-лейтенант немецкого вермахта из харьковских евреев Борис Штейфон вообще утверждает, что Георгиевский крест Кирпичникову вручал не боевой генерал и будущая надежда Белого движения, а лично «душка» Александр Керенский, злейший враг Корнилова...

Но как бы то ни было, а новоявленный подпрапорщик Кирпичников чувствовал себя победителем. Более того, он повел себя как верный Временному правительству человек и офицер. Когда в апреле 1917 года власть начала уплывать из рук «временщиков», Кирпичников опять взбунтовал солдат, и те под его началом вышли на вооруженную демонстрацию под лозунгами верности правительству и предотвратили «апрельский кризис», разогнав политических претендентов на власть из разных левоэкстремистских партий, в том числе и большевистской.

Когда после 25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года и захвата власти большевиками Кирпичников опять захотел взбунтовать солдат и повести их в помощь восставшим юнкерам, чтобы соединиться с наступавшими на Петроград войсками генерала Петра Краснова, план сорвался. Окончательно разложенные большевистской пропагандой и обещанием мира солдаты не пошли за «первым солдатом революции», и он вынужден был бежать на Дон. На ту последнюю роковую встречу с полковником Кутеповым...


Полковник Александр Кутепов один из немногих, кто защищал власть в феврале 1917-го...

...А Кутепов помнил те страшные для него, верного присяге офицера, февральские дни. Тогдашний командующий Петроградским военным округом генерал Сергей Хабалов поручил ему собрать верных солдат для защиты власти и наведения порядка. Кутепов, как мог, предотвращал бунты, но потом его солдаты разбежались, а сам он стал «преступником». Его разыскивали революционные рабочие и матросы, и от расправы спасло чудо. Кутепов после вспоминал: «Машины остановились посреди Литейного проспекта, и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Затем, направив пулеметы на окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду. В это время в мою гостиную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты, чтобы убить меня. Попросив ее оставить меня одного в гостиной, я сел на маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти. Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов пять, имела двое дверей – одни вели в ряд комнат, идущих вдоль Литейного проспекта, другие, обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было большое зеркало в стене, напротив вторых – также зеркало между окнами. Сидя в углу, я видел, как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках. Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидев, вероятно, в зеркалах только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня. Все в доме, как и я, были очень удивлены, что я не был арестован…».

После победы Февральской революции и своего чудесного спасения полковник Кутепов вернулся на фронт и с 27 апреля 1917 года командовал Лейб-гвардии Преображенским полком, который был одной из немногих частей, сохранявших боеспособность в условиях активной антивоенной агитации. За особое отличие в штыковом бою у деревни Мшаны, во время Тарнопольского прорыва 7 июля 1917 года, был представлен к ордену Святого Георгия 3-й степени, но не получил его из-за прихода к власти большевиков...

...После октябрьского переворота Кутепов расформировал свой полк и отправился на Дон, где по приказу Лавра Корнилова и Антона Деникина начал формировать белую армию. И когда на Дону Кутепов встретил Кирпичникова, другого исхода у этой встречи и быть не могло. Полковник помнил, с чего и с кого все началось...


«Не угодно ли присесть на престол?». Карикатура 1917 года...

P.S.
И раз мы уже заговорили о «собачьей смерти собак» – предателей и отступников от присяги на волне революционной похоти и вседозволенности, то уместно вспомнить, что плодами революции окончательно не попользовались и многие другие, кто стоял у ее истоков. И я не имею в виду «ленинскую гвардию», под корень вырубленную «самым верным ленинцем» Иосифом Сталиным. С этими и не могло быть иначе.

Речь идет о генералах, которые преступили присягу и предали императора. И то, что после они одумались, попытались исправить ситуацию и разогнать большевиков, только подчеркивает трагичность их жизни. В первую очередь это касается генерала Корнилова, который после Февральской революции сделал неплохую карьеру. В мае 1917 года он получил назначение командующим 8-й армией Юго-Западного фронта, 27 июня стал генералом от инфантерии, 7 июля – Главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта. В ночь на 19 июля 1917 года Временное правительство назначило генерала Корнилова Верховным Главнокомандующим. Но к тому времени Корнилов уже разочаровался в революции, считал власть Временного правительства гибельной для России и не мог терпеть развала армии.

А ведь солдаты из его полка сначала пели в своем полковом марше «За Россию и свободу»:

Мы былого не жалеем,
Царь нам – не кумир.
Лишь одну мечту лелеем –
Дать России мир...

Дали... После провала своего «мятежа» в августе 1917 года, ареста и бегства на Дон Корнилов организовал и возглавил Белое движение, но был убит 31 марта (по новому стилю 13 апреля) 1918 года. Фактически через год после возвысившей его революции. Шальной снаряд, неизвестно кем выпущенный, пробил стену его комнаты на ферме и взорвался под столом. Произошло это утром накануне решающего штурма Екатеринодара, занятого красными. Потом большевики нашли могилу генерала и поглумились над его останками. Вот оно, лицо большевистской революции: «Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось… С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом… Несколько человек оказались уже на дереве и стали поднимать труп… Но тут же веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела… После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки… Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его… Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю… Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти… В один день не удалось окончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами...».


Боевые соратники у могилы Лавра Корнилова...

Журналист Олег Слепынин напомнил как-то и о судьбе других генералов, принявших непосредственное участие в революции и в печальной судьбе императора Николая II. Начальник генерального штаба генерал Михаил Алексеев, предавший Государя в феврале 1917 года, надавивший на командующих фронтами высказаться за отречение Государя, умер от воспаления легких 8 октября 1918 года. Генерал Николай Рузский, задержавший Государя во Пскове и приложивший значительные личные усилия для отречения, принял лютую смерть в Пятигорске 19 октября 1918-го, когда был зверски зарублен «революционерами» в числе других заложников. А ведь и Алексеев, и Рузский тоже потом встали у истоков Белого движения...

...Так проходит мирская слава. В холодную мерзлую землю...

Владимир СКАЧКО